
Родильный зал был интересным с той точки зрения, что выглядел, как операционная в 60-х годах, причем довольно грязная, с грудой ржавого металлолома в углу. Моя малышка лежала в животике неправильно, но уже готовилась порадовать мир своим появлением. Мир и, главное, меня!
В родильном зале я находилась одна. Врачи ко мне даже не заглядывали, а сидели в коридоре, щелкали семечки. Время шло, схватки становились невыносимыми, остался один дежурный врач, заметно раздраженная тем, что ей придется принимать у меня роды – явно заполночь. Она даже соизволила потратить несколько минут на то, чтобы уговорить меня сделать укол снотворного, а рожать уже утром, но я отказалась. Зачем оттягивать встречу с ребенком?
Когда лопнул плодный пузырь, я и испугалась, и обрадовалась, стала в панике звать врача… которая пришла минут через 10. И вправду, чего спешить? Это только в научных статьях пишут, что при тазовом предлежании плода может случиться все, что угодно, поэтому ежеминутный врачебный контроль более чем необходим. На практике же я столкнулась с полным равнодушием. «Врачебные ошибки нельзя осуждать», – это я услышала в том же роддоме.
Меня уложили на неудобное гинекологическое кресло древнего образца, не с удобными чашами, проходящими под коленками, а с тонкими металлическими полосами, на которые полагалось ставить пятки. Они врезались в кожу, а врач не разрешала даже разогнуть ноги, чтобы хоть на минуту почувствовать себя не такой беспомощной. Меня мучили судороги, жара, жажда, а ведь помочь было так легко! Горсть холодной воды на лицо от санитарки – пожалуй, самое счастливое воспоминание из той ночи.
Схватки – это было очень тяжело. Потуги – намного легче! Но к тому времени я уже так измучилась, врач оттянула момент рождения до последнего, и у меня элементарно не оставалось сил на то, чтобы стараться, помогать малышке появиться на свет. Иногда я теряла сознание, наверное, на пару секунд. Но их было достаточно, чтобы на меня начинала орать врач. Она отказывалась верить, что мне действительно плохо, что я отключаюсь и не могу должным образом выполнять все ее указания.
Но вот – есть положительные изменения, я чувствую, как моя малышка движется к выходу. Боль забылась, я только старалась ей помочь. «Ну что, резать? – спросила акушерка. – Да режь, наверное, – отвечала ей врач. – Быстрее будет, спать хочется, а я люблю делать эти разрезы». Разрез делали без анестезии, но мне уже было неважно. Девочка буквально выпрыгнула им на руки, отчего врач аж вскрикнула. Ребенок был обвит пуповиной: обвитие, которого не заметили на УЗИ, еще немного – и было бы удушье. Как счастливо мы этого избежали!
Принцесса сразу заплакала, и ее немедленно положили мне на грудь и укрыли. Какая она была милая! Я старалась рассмотреть маленькие глазки, носик, но в этом проклятом древнем кресле это было практически невозможно сделать. Я была счастлива, что все закончилось, хотя боль не отпускала. Я вспоминала, что говорили мои подруги: как только ребенок родился, вся боль забывается! Нет, не забывается, она еще чувствуется, еще долго-долго чувствуется, но тебе уже есть, на что отвлечься…
Время в роддоме, мне показалось, тянулось вечность. Меня изводил врач-неонатолог, которой категорически не нравилась дочь, ей было даже противно прикасаться к малышке. Я ругалась с врачами, много плакала, дочери ставили разные страшные диагнозы, говорили, что она умирает (сегодня принцессе полтора года, она абсолютно здорова). Из-за разреза я не могла сидеть (да и негде было, на пружинной кровати, провисающей до полу, и в здоровом состоянии не очень-то посидишь), поэтому пришлось вспоминать свою хипповую юность и кормить ребенка, сидя прямо на полу (благо, на дворе лето стояло) – и чувствовать, что ничего хиппового в этом нет, это очень печально…
Когда я выходила из роддома, я поклялась, что больше никогда не переступлю порог роддома. По крайней мере, этого, в котором самое счастливое событие жизни умудрялись испортить так, что руки трясутся. Девочки, выбирайте себе врача и роддом заранее… Это очень, очень, очень важно.
Maryan специально для сайта chudopredki.ru